Речицкий художник - об умении приспосабливаться и продавать себя в любой ситуации (фото)

Анатолий Щеголев рассказал почему хорошо быть хамелеоном и как выгоднее продать себя в любой ситуации.

Наталья Старченко, "Гомельская Правда"

Без иллюзий
— Коты-театралы, коты-нефтяники, коты-журналисты. Не кажется, что тебя уже немножко клинит на этой теме? Может, есть смысл попробовать рисовать что-то другое?

— Зачем? Коты дают бесконечное поле для творчества. Открываешь календарь профессиональных праздников и начинаешь рисовать на День милиции — кота-милиционера, на День космонавтики — кота-космонавта, на День медработника — кота-врача. Людям это нравится. Более того, у меня сейчас новый проект — коты-музыканты. Не смейся. Я рисую котов с разными музыкальными инструментами. Выставляться буду в Национальном историческом музее в Минске совместно с проектом «Старажытныя беларускія музычныя інструменты».

— Интересно, а себя ты тоже с каким-нибудь животным ассоциируешь? Возможно, как раз с котом?

— В подростковом возрасте было желание вешать на себя ярлыки. Тогда я выбрал хамелеона. Он творческий, непостоянный, меняет цвет. Как художника, меня это привлекает. Еще нравится, что он приспособленец, быстро перестраивается под ситуации, которые диктует окружающая среда.
— То есть, по-твоему, приспособленчество — это хорошо?

— Конечно. Эволюция требует, чтобы выживал сильнейший. В нашем случае — тот, кто умеет подать и продать себя в любой ситуации. Например, иду я по Минску, вижу, автобус едет, а на нем написано: Беларусь — столица хоккея — 2014. У меня чик — лампочка в голове срабатывает — к этой теме можно подключиться, сделать серию котов-хоккеистов. Пусть даже меня с ними не пустят в спорткомплекс, я выставлюсь на улице. И все равно их раскупят на сувениры. Это же тоже приспособленчество.
— И то, что ты так плотно сотрудничаешь с БРСМ, тоже как раз укладывается в эту нехитрую философию?

— А почему я должен отказываться от БРСМ, если у меня с ним совпадают цели? Мне не задают никаких рамок, меня даже вступить в эту организацию не заставили. Зато, участвуя в их проектах, я попадаю в информационный коридор. Так же, как и певец, который выступает на БРСМовском мероприятии. С него корона упала? Нет. Зритель в зале сидел? Да. Так что он потерял, где продался? Он просто нашел способ реализовать свои потребности, угодив заодно и БРСМ.
— Но ты же не можешь не знать, что в творческой среде так угождать не принято.

— Ну да, принято думать, что ты такой свободный художник, сидишь себе в подвале, патлатый, немытый, горбатый, потягиваешь винище и творишь. Рисуешь только свой внутренний мир, а на всех остальных смотришь свысока — вы, мол, продажные. Но я бы эту элитарность поставил под сомнение. Может, всё наоборот? Может, это именно они зашли в тупик, а я иду в верном направлении? Почему-то принято думать, что искусство — это нечто такое самодостаточное, существующее для того, чтобы радовать людей. На самом деле, искусство — это просто инструмент, как и всё остальное в жизни. Абсолютно любая картина, песня, вышивка, танец несут в себе идеологию. Если ты это вовремя понял, то можешь извлечь выгоду. Если нет, тебя просто используют, и ты этого даже не поймешь.
— Очень грустная у тебя картина мира получается. Прямо теория заговоров в переложении…

— Нет, просто художнику не стоит питать иллюзий насчет своей свободы. Ее нет. Зато есть трезвый взгляд на вещи, есть возможность найти себе применение. Только надо уметь видеть выгодные ситуации: скажем, вот здесь песок, камень, глина, а вот здесь чернозем. Так используй свой шанс.

Я не обслуга
— Помимо котов, ты известен тем, что рисуешь шаржи. Но, если честно, глядя на них, я не понимаю, почему это шаржи — в них же нет высмеивания каких-то выдающихся черт лица либо характера. Наоборот, такие милые безобидные портретики.

— А это и не шаржи. Я их так называю по бедности терминологии, просто еще не придумал точного определения. Шарж, по своей сути, очень упрощенный рисунок, наспех нарисованный, мимолетный. Я же свои делаю по 12 — 15 часов. При этом, действительно, нет цели высмеять.
— И почему ты рисуешь именно знаменитостей? Это что, желание прикоснуться к их славе, мол, пусть поделятся блеском?

— Не стану отрицать, это пиар. Своеобразный рывок к звездам. Вот приезжает в город группа Smokie — спела и уехала. Но если я рисую на нее шарж, журналисты подхватывают эту тему и каждый раз вместе со Smokie упоминают меня. Мне нравятся эти нити.

— Были ли шаржи, которые. звезды не приняли?

— Не принял только Булка. Сказал, что в рисунке много неточностей. В принципе, нормальная позиция, но я в очередной раз убедился, что, чем круче звезда, тем проще человек, и наоборот. В этом смысле запомнилась Вера Брежнева. Она умеет быстро расположить человека к себе. Когда мы с ней фоткались, она из этого устроила целое шоу, потому что узнала, что я выложу снимки у себя на сайте. Еще Надежда Бабкина. Она выступала в Речице, взяла шарж, поблагодарила и со сцены сказала, что у них на Кубани я был бы первым парнем на деревне.

— Если бы тебе предложили сделать серию шаржей на героев жатвы, не отказался бы?

— Типа «Дожинки-2013»? Для меня всегда первый вопрос: можно ли на этом заработать? И если нет, то тогда что с этого можно поиметь? Хорошо, если пиар. В принципе, мы живем в аграрной стране, поэтому тема комбайнеров может долго крутиться. Особенно в сезон, осенью, в сентябре-октябре. С серией комбайнеров я могу быть в тренде очень долго, поэтому я заинтересован.
— А на жену шарж уже нарисовал?

— Нет. И на дочку тоже нет. И на себя нет. Хотя жена просит, но я не сделаю. Потому что она слишком близкий мне человек. Рисовать на нее шарж было бы очень большой моральной нагрузкой. Зачем мне этот пресс? К тому же я хорошо помню, как ей в университете культуры нужно было рисовать портреты. И она рисовала меня в разных ракурсах. Ей за эти работы всегда ставили высшие баллы, а мне они никогда не нравились.
— Как насчет зарабатывать деньги рисованием на скамейке в парке?

— Лет 5 — 6 назад я бы этим с удовольствием занимался, но сейчас нет. Это уже не мой уровень. Пусть грубо прозвучит, но я не обслуга.

Старообрядцы застыли во времени
— Хорошо, ты не обслуга. Но ты наверняка слышал упреки от маститых художников, мол, что он там рисует — котиков, шаржики? Это же смешно.

— Возьмем Пикассо. Его картины стоят миллионы долларов, но это же не отменяет того, что некоторые люди, глядя на них, говорят: да я по пьяни могу такое же нарисовать. Или возьмем певцов. Сколько у нас талантов, которые оканчивают консерваторию и в итоге работают преподавателями в детских музыкальных школах? А сколько таких, которые и школу-то прогуляли, но собирают стадионы и колесят по всему миру. Художники должны понимать, что они работают не для себя, а для публики, и именно она определяет сегодня, успешен ты или нет. И потом есть еще второй момент: а кто такие маститые художники? Это люди, застывшие во времени. Портреты и пейзажи котировались раньше, потому что тогда не было фотоаппаратов и видеокамер. Сегодня они есть, и эти жанры уже не актуальны. К сожалению, «старообрядцы», я так называю художников-портретистов и пейзажистов, этого не понимают. Теперь у искусства совсем другие задачи.

— Интересно, какие же?

— Сейчас нужно создавать концепцию. Ты должен быть уникален. Меня узнают, потому что я рисую котов и шаржи, вот и прекрасно. Сегодня это моя ниша, но у других, может быть, и ее нет. Знаешь, чем западноевропейское искусство отличается от постсоветского? Там поставить табуретку и очень точно ее нарисовать умеют единицы. У нас же наоборот, каждый сможет правильно побить табуретку плоскостями. Но вот сгенерировать свою идею — с этим проблемы. У нас круто быть таким, как все. В Западной Европе самое главное — стремиться к индивидуальности.

— Ну вот раз уж заговорили об индивидуальности, то, как по мне, нет ничего более индивидуалистского, чем национальное. Может быть, здесь стоит черпать уникальность? Но я что-то пока не вижу у тебя серии котиков в кашулях.

— Я руками и ногами за белорусскую культуру. Потому что когда нет культуры, нет нации. Но я не понимаю, когда упираются в избитости — бульба, василек, лапти. Наша культура намного богаче. И я не согласен, что вдохновение надо черпать в прошлом. Может, как раз наоборот — в будущем. Или еще лучше — в настоящем. Белорусам нужно научиться ценить своих гениальных людей. С другой стороны, то, что у нас очень трудно пробиться, это круто. Вот представь себе пять тысяч бегунов на старте марафона. У тебя самые здоровые икры и самые модные кроссовки, но ты понимаешь, что не выиграешь, потому что соперников так много. И тут объявляют, что для того, чтобы принять участие в забеге, нужно пройти допинг-контроль, собрать кучу документов, внести залог. Ты ходишь, это все делаешь, тебе тяжело. А потом стоишь на старте и видишь всего 10 человек. И ты понимаешь, что всё реально.

Хампер
— Я заметила, что работы ты подписываешь словом hamper. Наверняка оно что-то значит?

— В школе я учился в 90-е, тогда у нас во дворе было модно называть друг друга по кличкам. И клички себе все выбирали, как у героев крутых боевиков. Но мне старший брат посоветовал пойти от обратного и взять некрутое слово — например, тормоз. Я тогда подумал, что по-русски оно как-то не очень хорошо звучит, и перевел на английский — hamper. А потом из другого словаря узнал, что hamper — это некая шпунька, которая мешает механизму вращаться, сопротивляется движению, либо человек, который ведет большое количество людей в неправильном направлении, задает ложный след. И еще это корзина с крышкой, такая, как в мультиках про Дональда Дака. Мне все эти смыслы очень понравились. Потому что, по сути, все люди — сосуды. У одного голова — бочка, у другого — горшок, у третьего — ведро, у четвертого — ваза. И в них можно вливать информацию, как воду. Но если у сосуда есть крышка, то не всякая информация-вода туда попадет, потому что есть функция фильтра. Так что хорошо быть хампером.
— Тебе никогда не кажется, что тебя слишком много везде и всюду?

— Так это круто. Да и как иначе? Если ты себя не любишь, то вряд ли сможешь чего-то добиться. Проблема скорее в другом: меня не хватает на всё и сразу.
— Когда искусство продается — это хорошо, с твоей точки зрения?

— Да, конечно. Потому что это во все времена было элитарной вещью. Покупать предметы искусства могли себе позволить только очень богатые люди. Почему сейчас должно быть иначе?